Якоб Сильв
(псевдоним Я. Э. Голосовкера)

САД ДУШИ МОЕЙ

 

(c) Michael Wheelan

Киев
Типография Акционерного общества «Петр Барский в Киеве»
1916


 

Сад души моей, одинокий сад...
Она снова пришла, она снова ко мне возвратилась...

Вдруг... увял цветок...

Ангел Разящий и ангел Отверженный...

Алое Облако

Песнь(?). Пал юный бог...

Гусли Давида

Та.

Песня о возлюбленной

Девичьи чары.

Я – неразгаданная тайна забытой сказки, я – поэт...

Не ласкай меня острым лучом...

Среди сугробов в поле снежном...

Любовь Урагана.

Так рассказала девочка.

Утро весенних грез...

Для детворы

Колыбельная

Сон

К Избавителю.

Жить и мыслить устал человек...

Одним крылом он окрылен...

Я.

Ничего никогда не подарит звезда...

Печаль иная.

Не смеет шут.

Отвернуться, бежать, бежать...

Пан и Эхо

Покинутый храм.

Камни.

Незнакомка/е-мечта/е.

Тебя ли я люблю...

Зов весталки.

Зов гетеры.
Уходи... призови мне осенние дни...

За стеною девушка – скучно ей – поет...

От этих стен, от Беатриче взора...

Прости.

Баллада волн.

Пейзаж.

Я моря не видел, под говор волны не дремал...

Слово ведуна.

Яд в ограде.

Новый намаз.

Лень (под неостиль
)

Деве напевов.

Купалась русалка, и резвые струи играли...

Песнь умирающего сокола.

Небо.

Если сомнение, если неверие...

К отъезду +++.

Узел смерти.

Юноша в склепе (Баллада)

Рвалась, металась и билась...

+++ (Безыскусной рукой набросала нелепые(?)
строки...)
+++ (Страданье – хрустальный дворец, омраченный...)

О, расскажи мне, как плачет море...

Веселая песня скомороха-шута-паяца.
Забава/ы судьбы.
Звон... звон... похорон, гулок звон с колоколен...

Одинокому.

Золотые дары.

Чужой в Саду.

ХОРАЛ. Литургия смерти


* * *

Сад души моей, одинокий сад,
Позабытый солнцем сад осенний,
Черных дум-дерев вековечный ряд,
Кипарисов мрачных сад забвений...
Ни цветов, ни птиц – светлых грез земли,
Ни надежды шопот... весь молчанье,
Как пустыни сон в золотой пыли,
Как погасший факел без мерцаний...
Лишь порою в ночь вкруг оград твоих
Будто призрак бродит и вздыхает,
И из тьмы аллей средь теней ночных
Будто вздох далекий отвечает.

1910

* * *

Она снова пришла, она снова ко мне возвратилась
Не из мрака могилы – из моря явилась она.
Не волна ли, играя в лучах, об утесы разбилась
Пробудила ее, пробудила от долгого сна?

Она тихо вошла... Она нежно ко мне прикоснулась
Будто шелест волос, грустно-ласковый шелест волос,
Опустилась ко мне и шептала: «Я встала, проснулась»,
И шептала: «Усни долгим сном среди радостных грез».

Усыпила. Уснул. Слышал песни глубокого моря.
Их наяды-царевны в коралловый рощах поют.
Их не знает земля. Им изменчиво-ласково вторя,
Волны отзвук далекий в просторе широком несут.

Длился сон. Я не знал... Она спела и вновь удалилась.
Гостье чудной ту песнь подарила морей глубина...
Не волна ли, играя в лучах, об утесы разбилась,
Пробудила ее, пробудила от долгого сна.

1911

* * *

Вдруг... увял цветок.
Он сказать не мог:
      «Я нежнее соткан мотылька».
Он сказать не мог:
«Я любви цветок,
      Не касайся лепестков, рука».

Вдруг... погиб поэт.
Бросил в мир завет:
      Что душа нежней – нежней цветка.
Бросил в мир завет:
«Я любви поэт
      Но коснулся мир души – слегка».

1913

* * *

В.Ф.Ш.

Ангел Разящий и ангел Отверженный,
Белый и Черный, пали ниц.
Один прикрылся крылом серебряным,
Другой прикрылся – огневым.
Взор осиянный горнею благостью
Ангел Разящий поднял вверх.
Спросил: «Ты скорбен?» и Черный тягостно
Ответил: «Скорбен, херувим.
Ненависть мрака вечно безрадостна.
Знай, я любить хочу как Ты».
«Люби!» услышал, как стон, Отверженный,
«Но скорбь и вечно всё любить».

1916

Алое Облако

Облако взоры мои притянуло,
Мощно похитило разум земной...
То, что вздымалось, как зверь – то уснуло,
Заволоклось пеленой.

Кто-то укрылся в волнах озаренных –
В пламени облако что-то таит,
Будто творения дух нерожденный
Огненной мыслью горит.

Алое пламя свивало узоры –
Легкую ткань светозарных богов.
В вечность ушли упоенные взоры,
В небо – страну облаков.

1914

* * *

Песнь(?). Пал юный бог,

пал пред смертной он –

Блеск небесных одежд,

горний блеск померк.

В прах главой он пал(?),

ниц к ногам ея.

Был отвергнут земной

девой юный бог.

Как молил «люби»

сын любви небес,

Как сурово звучал

смех в ответ мольбе.

Гибель – бога зреть.

Гордой девы смерть

Песней стала. О ней

пел богам поэт.

1916

Гусли Давида

Играл Давид на гуслях звончатых –
Черные думы Саула гнал.
На перевези перепончатой
Лук и колчан и царя бренчал.
Играл Давид. Рукой дрожащею
Брался Саул за колчан не раз.
Гусляр бледнел. Струной звенящею
Пел о Сауловой славе сказ.

1916

Та.

К той взываю. Ту ищу – и пою я, и грущу.
Той воздвигну замок я шестицветного огня:
Красный, белый, голубой, синий, алый, золотой.
Цвет любви – мой первый цвет; красный - яркий, грозный цвет
Сон любви – не бел ли он, как уснувший снежный склон?
Голубой – любви обман, тот загадочный туман.
Пыл любви – он сине-синь: взор на небо в бурю кинь.
Алый – стыд любви и взгляд. Золотой – любви наряд.
Все огни возжег для Той. Шестицветною мечтой
Та стоит мне на пути позади и впереди.

1916

Песня о возлюбленной

У моей возлюбленной кудри золотые,
На устах возлюбленной алая заря,
Взоры ее яркие – солнцем залитые
Гроты, будто синие... синие моря.

У моей возлюбленной голос зачарован –
Зачарован песнею плещущей волны.
Лаской ее бархатной день мой околдован,
Поцелуем пламенным в ночь сжигаю сны(?).

У моей возлюбленной нет одежд печали,
Но в улыбке солнечной спит печаль цветов.
Сестры ее лилии грезой нас венчали,
Месяц ложе брачное ткал среди кустов.

Только у возлюбленной есть другой любимый –
Он уносит нежную властною рукой.
Вслед за ним, покинутый, мчусь, тоской гонимый...
Ветер, ветер радостный, ветер – тот другой.

1913

Девичьи чары.

Был у колдуньи я на раденьи,
Слово шепнул мне старый шаман:
      Девушки-сказки – грезы-виденья,
      Девушки-феи – дремы обман.

Слышал я голос вещей Сивиллы,
В мудрость проник я тайн каббалы:
      В девичьем сердце – темные силы,
      В девичьем слове(?) – призраки мглы.

Шопот монашки у аналоя,
Речью был краток строгий аскет:
      Девушки жертва – рана герою,
      Девушки подвиг – терний букет.

Дар белых лилий – миг откровенья:
В пурпур одел их пламенный блик:
      Девичьи чары – отблеск томленья:
      Юноши грезы – девичий лик.

1913

* * *

Я – неразгаданная тайна забытой сказки, я – поэт.
Я – пламень, не дающий свет
И свет, не знающий сгаранья.
Я – только миг. Я – камня(?) блеск, – игра лучей в снегах мечтанья.

1912

* * *

Не ласкай меня острым лучом –
Луч твой жгуч и колюч.
Я – струя и упругим ключом
Пленена. Ключ могуч.

Под скалой протекая в тени,
При гранитном щите,
Он сломает свой луч. Не клони
Взор в палящей мечте.

Я к ключу в ледяной поцелуй
Вся вольюсь и усну.
Выбирай из излюбленных струй
Я к лучу не прильну.

1916

* * *

Среди сугробов в поле снежном
Подругу ищет серый волк.
В тоске по взору остро-нежном
Он люто выл. С зарею смолк.
И утром псы в восторге вгрызлись
В застывший в поле волчий труп.
Неслись рычанья, хрипы, взвизги,
И щелкал острый, жадный зуб.

1915

Любовь Урагана.

О.Ш.

Вихри! гой, взвейтесь, рваните, крылья!
Царь-Ураган, я горюю, взвыл я –
Буря взлюбила врага.

Гей, Лиходей, брось уют укромный!
Грянет мой свист, хохот-гогот громный.
В бой! Не ударься в бега!

Дочери – грозы, зарницы-девы,
Полно плясать да свивать напевы,
К брани воспряньте, как встарь!

Смерч, царь и брат, где твой меч секущий?
Где Огневик, ярый конь – гнев ревущий?
Рядом, соратник, ударь!

Бурю люблю я, зверюгу, люто,
Ух!.. закручу ее в вихрях круто,
Праздник лихой закачу.

Други, к царю-Урагану летом!
Вражьи ряды разорвем мы взлетом.
Бурю добуду, хочу!!

1915

Так рассказала девочка.

Я в лесу под дубиком видела фиалку.
Было страшно, страшно так, а фиалку жалко –
Лес большой, сердитый, бу!.. а фиалка крошка,
Я над ней поплакала и со мною мошка.

Села я на корточки приласкать цветочек,
Мошка мне попала в глаз, в самый уголочек.
Терла, терла... тьфу, тьфу, тьфу! гадкая фиалка!
Глазик жаль, и мошку жаль... и фиалку жалко.

1915

* * *

Утро весенних грез.
След уходящих рос.
Первый робкий рассвет.
Жизни неясный след.
            Солнце встает.
            Солнце идет.
      Гимн ему спет.

1913

Для детворы

Сказки мои, деточки, – пыль от крыльев бабочек,
Пыль от крыльев бабочек, на цветы опавшая,
Много в свете сказочек – столько, сколько бабочек.
Все летают, спит одна. Вот проснулась спавшая.
      Здравствуй, сказка! Ждет тебя
      Синеглазка детвора.
      Ждет тебя,
      Давно пора -
      Месяц съехал со двора.
      Дивен, дивен твой убор,
      Из заморских, видно, гор:
      Не из злата, не из льна,
      Весь из света, мглы и сна.
      Здравствуй сказка, бьем челом!
      Посиди за огоньком,
      Расскажи-ка, где была,
      Где скиталась, где спала.
      К нам почаще бы ходить –
      Деткам глазки позакрыть.
      Ждут давно тебя, гурьбой
      На постельке пуховой.
      Подними покров с лица,
      Кудри брось из-под венца,
      Зачаруй их, заколдуй
      И тихонечко разуй.

1914

Колыбельная

Сестре

Пляшут, пляшут тени дня
вкруг меня
Кружат, кружат дремой сны
колдуны.
                  Очи, очи, я качаю колыбель,
                  Не смыкайтесь, отгоняйте сонный хмель,
                        баю, баю-бай...
                        баю, – баю-бай...

Как захватит дрема вдруг
в навий круг,
Песней-сказкой отпугну,
не усну.
                  «В синем море солнце – витязь, великан.
                  Он раскинул в синем море пламень-стан.
                        баю, баю-бай...
                        баю, – баю-бай...

В красном золоте возлег
и зажег
Глуби черные стрелой
огневой.
                  Ярко вспыхнули янтарные леса,
                  Озарили все морские чудеса,
                        баю, баю-бай...
                        баю, – баю-бай...

Был там камень-огнецвет,
самосвет,
Диво-камень, что камней
всех ценней.
                 Как увидел это чудо великан,
                  Начал меркнуть в синем море пламень-стан,
                        баю, баю-бай...
                        баю, – баю-бай...

Потускнел златой наряд,
ярый взгляд, –
Одолел враг чародей
свет очей.
                  Смежил вежды солнце-витязь и уснул.
                  Диво-камень в синем море потонул.
                        баю, баю-бай...
                        баю, – баю-бай...

Вновь как прежде глубь черна,
тень-волна
Вал катит... катит... катит...
и не спит.
                  Очи, очи, я качаю колыбель,
                  Не смыкайтесь, отгоняйте сонный хмель.
                        баю, баю-бай...
                        баю, – баю-бай...

/засыпает/

Сон

Крылья распростертые, крылья орлиные.
Взмахи могучие. Песнь лебединая.
Крик одинокий и стон.
Перья лебяжьи. Брызги кровавые.
Волны пенисты(?). Зарево алое.
Кокот(?)... рассеялся сон.

1909

К Избавителю.

Позабыли песни. Мы Тебя искали,
Мы искали в жизни светы(?) и родник.
Мы ходили к морю, долго выкликали –
Ты к нам не явился, Ты в нас не проник.

Мы вступали в горы – там, где бездны, кручи,
И взывали с плачем к скалам и снегам.
Но кругом молчанье. В безднах спали тучи,
На вершинах снежных не звучало: «Там.»

Где Ты? Где Ты? Слышишь! – нет уж сил молиться,
Все пути земные мы прошли в слезах.
Что ни пядь, то горе. Час Тебе явиться!
Час сказать: «Я слышу, Я гряду в громах.»

Радость? радость... песни прежде пели дети –
Песни позабыты, как забыл Ты нас.
Где Ты? Где Ты, вечный, что явил жизнь в свете?
Смерть за нами следом. Свет для нас погас.

??

* * *

Жить и мыслить устал человек.
      Он на камне в пустыне сидит,
      За скользящими вдаль облаками следит...
            Так умрет человек.
А вверху будут также скользить облака –
Жизнь(?), как мысль, от них далека.

1914

* * *

Г.Я.

Одним крылом он окрылен –
Огромным и могучим,
Одним желаньем упоен,
Одним желаньем жгучим:

Чтоб к небу властный в высь порыв
Родил крыло другое, –
Изведать вечности разрыв,
Прорвать кольцо слепое.

Одно крыло – от жизни щит.
Крыло – миров ограда,
Где дух над вечностью парит
Того, чей царь – Нарада.

1913

Я.

Выси земные – силы творенье.
Звезды небесные – те же цветы:
Взором(?) рву их, вы... в соплетенье
В небо бросаю: «Я – твое, Ты!»

Созданный волей – создан ты мною,
Мир, обнимаю я твое «Я».
Здесь в поднебесии, там за чертою
«Будь!» – изрекла слово-волю земля.

Создан, разрушен(?) Разум вселенной
Мыслью моею, духом земли.
Сам утверждаю «не-я» свое, тленный,
Сам я в ничто изрекаю: «Твори!»

Сам преклоняю к творению слух твой,
Будто за Мыслью есть «Там» и есть «Ты».
Там – это здесь, это Я, это дух мой,
Вечный в бессмертии смертной мечты.

1916

* * *

Ничего никогда не подарит звезда
Кроме блеска холодных лучей,
И в полуночной тьме – если нет на земле -
Не увидеть родимых очей.

Звезд таинственный взгляд -(?) ряд сверкающих гряд
Как надменного камня мечта.
От него далека и печаль и тоска,
И мгновенных миров красота.

Что томиться, гореть! – в вышине не узреть
Счастья яркого канувших дней:
За звездою звезда, чередой череда...
Нет надзвездного царства теней!

1913

Печаль иная.

Сегодня я узнал печаль иную –
Не ту печаль, что в сумерках порой
В покрове дымчатом спадает на немую
Тоску неясную узорчатой фатой;

Не ту печаль, что ветер в поле носит
В беззвучных песнях и забытых снах,
Не ту печаль, что часто сердце просит
Вернуть ему – печаль о прошлых днях.

Сегодня я узнал печаль молчанья –
Глубокую и гордую печаль,
Что презирает мира состраданье,
Печаль – безмерную, как даль.

1911

Не смеет шут.

Шут освятил красоту?
– В таинствах шут не служитель.
Жрец! – он единый отверг суету.
Жрец! – он единый святитель.
Смерть площадному шуту!
– Право любви для него не защита:
Митрой чело у шута не прикрыто:
Шут осквернил красоту!

1915

* * *

Отвернуться, бежать, бежать...
Залепить уши воском,
Сердце крепко, как камень, сжать,
Мчаться в даль отголоском –
На волне, на коне, орле...
На орле! на мгновеньи!
Крылья! ветер! я как в стреле -
Весь куда-то стремленье.
Весь я, весь я порыв во все...
Даже смерть! Но чтоб дико,
Чтоб под крик «эвоэ! ойио!»
Твой – Дионис Великий!!

1916

Пан и Эхо

Эхо! го-го! что высоко
Бродишь в горах,
Где мрак, где страх?
Бойся – пугну.
Гой-гу! гой-гу!
Будто не жутко?
Стой, не беги!
Стой, это шутка!
Гой-о! ги-ги!

      Вспомни, как Пан
      Гибкий ивой стан
      Там, где олива,
      В пляске игривой
      Нежно ласкал,
      Кружил, сжимал
      Быстро и крепко
      Жарко и цепко.

            Веткой дубовой ты отбивалась,
            В схватке веселой звонко смеялась.

Прыгни ко мне!
Здесь я, на пне,
В гуще, где хмель, –
Я и свирель.
Гей! на скалу!
Гей-гу! Гой-гу!

            Часто гурьбою нимфы сбегались,
            Пляской, игрою мы забавлялись.

Живо на скат!
Пустим раскат!
Пусть загрохочет!
Пусть загогочет!

      Гей, береги, стереги, стада!
      Козы, как осы, – лови, беда(?)!

            Пан любит Эхо,
            Полную смеха.

Стой, не беги!
Гей-го! Гей-ги!
Нет и следа!
Где ты? Куда?

      Мигом поймаю,
      Хоть и хромаю,
      В бор увлеку,
      Гой-о, Гой-гу!
      Вдруг обниму,
      Крепко сожму –
            Пану потеха.
      Пусть я косматый,
      Пусть я рогатый –
            То не помеха.
            Эхо! гой, Эхо!

      Эхо! го-го!
      Как далеко!
      Как высоко!
      Эхо! го-го!
      Пан любит Эхо.

1914

Покинутый храм.

Я хочу смеяться, но безмолвья храма
Испугался смех мой, – будто смех дитя.
Храм давно покинут. Выбитая рама
Говорит: здесь ветер пляс ведет, шутя.
На полу обломки мраморного бога.
Кто-то дерзновенный статую разбил.
Вот сосуд священный! вот остаток рога!
Грозный жрец когда-то гулко в рог трубил.
И алтарь разрушен. Странная примета –
На его ступеньках отпечаток ног.
Прядь волос... и маки! Вновь живет согретый
Храм, как встарь, любовью? О, разбитый бог!

1914

Камни.

Я звукам далеким ответил рыданием,
На песню призывную – звоном оков.
Все слышали стоны в бесстыдном молчании –
И слезы, и звоны, и песню, и зов.

Не верил я, будто нет сердца у камня,
Не верил, что глух он, безгласен и слеп.
Я знаю, что камни, бессмертные камни –
Застывшие воли уснувших судеб.

1913

Незнакомка/е-мечта/е.

Мадонетта моя, мадонетта с улыбкой сирены!
Не с молитвой... я с песней к тебе!
Не во храме... у зыбкой волны, в жемчугах ее пены
Преклоняю колена в мольбе.

Если призрак ты мысли моей, как печаль, одинокой,
Если отблеск ты сказки морской –
Стану мыслью и я... иль тоскою нарушу глубокой,
Песней звонкою моря покой.

Если явь ты... прости дерзновенные помыслы, дева,
Я с склоненным челом... говори...
Пусть жесток приговор за безумную дерзость напева –
Меч! но ты мне тот меч подари.

* * *

+++

Тебя ли я люблю
Иль грезу о тебе -
            Кто знает?
Я сказку дивную творю.
Ты слышишь? – сердце повторяет:
«Лю-блю!.. Лю-блю!..»

1912

Зов весталки.

Как солнце небо целует жарко
В терзаньях огненной любви,
Так поцелует того весталка,
Кто вступит в храм ценой крови.

Я жду. Я жрица. Я дева Весты.
Я непорочна, как алтарь.
Мой лик скрывает вуаль невесты,
Я чистый, я священный дар.

Прийди, избранник! В огонь закланья
Я брошу девственный покров,
Нагой предстану – вся в ожиданьи
Тебя, пришедшего на зов.

За миг дерзанья – два мгновенья,
Дарю две тайны храма дев –
Огня и мрака: любви горенье
И смерти сладостный напев.

Я буду жертвой, тебе покорной,
Ты будешь жрец, царь, властелин.
Я стыд узнаю ценой позорной,
Чтоб бог родился, бог – твой сын!

Пройдет мгновенье, и я – царица.
Священный нож в твоей крови!
Ты будешь жертвой, я буду жрицей,
Я брошу смерть в огонь любви.

1914

Зов гетеры.

Я отдаю мое сердце за золото,
Я продаю поцелуй за алмаз.
«Камнем наживы то сердце измолото,
Тот поцелуй – оскверненный намаз.»

Я продаю вам объятия знойные,
Пляс мой вакхический, блеск наготы.
«С торжища ласки – дыхание гнойное,
Пляска рабыни – без цвета цветы».

Только взгляните на губы призывные,
Бедер извивы и грудей узор.
«Губы твои, пустоцветы разрывные,
Груди и бедра впитали позор.»

Сети волос золотых упоительны
Кожа как мрамор, омытый зарей.
«Рыба узнала, как сети губительны,
Кожа тускнеет пред солнца игрой.»

Видите, тело обвито покровами –
Горе, пред кем я предстану нагой,
Всех обовью я незримо оковами,
Кто устоит предо мной?

Купит меня золотое чудовище,
Мной овладеет алмазов поток,
Я драгоценней всех камней сокровище,
Скрыт во мне каждый исток.

Золота, золота, камней играющих
Кто принесет, тому продана я.
Муж – его сделаю богом взывающих,
Старец – он юностью вспыхнет, горя.

Пусть не трепещет и юноша, реющий
Скрытой мечтой за волшебным огнем.
Счастье – цветок на губах моих рдеющий,
Царство надежды – во взоре моем.

1913

* * *

Уходи... призови мне осенние дни,
Дух мой укрой опавшей листвой,
И один только луч золотой
Пусть падет на него с высоты.
            Уходи... призови.

1911

* * *

За стеною девушка – скучно ей – поет.
Допевай скорей! – старик – он ко мне идет.
Дряхлый, еле тащится с ношей на плечах,
Подойдет и вывалит в спутанных речах.
Не понять, хоть старое узнаешь порой.
Было. Ноша – прошлое, поросла корой.
Расщепишь – труха валит, жизни ни следа:
Будто где в стране теней протекли года.
Допевай! – старик брюзжит; ноша тяжела.
Свалит ношу... Поутру выметет метла.

1913

* * *

От этих стен, от Беатриче взора,
От мрачных красок беклиновских снов
Нисходят сны другие. Звуки хора
Поют симфонию без слов.

Поют: был день – день радости глубокой.
Поют: был день – Безмерной скорби день,
Еще один – безумья день жестокий.
Теперь тех прошлых дней мелькнула тень.

И вновь печаль о ней, печаль утраты
Из странствий мне неведомых пришла.
И роза, что вчера была помята,
Пред смертью вновь внезапно расцвела.

1911

Прости.

Прости дитя, за прошлые страданья –
                              меня уж нет.
Прости меня за ложь очарованья –
                              невольный бред.
Прости, что сердце сильно билось –
                              оно мертво!
Оно просило ласки... и томилось...
                              прости его.
Тебя любил я чистою, святою -
                              любовь прости,
Прости за то, что ты была мечтою,
                              прости мечты.
За звуки песен, что в огне рождала
                              душа моя –
В те дни тоски она тебя искала,
                              прости меня:
Что о тебе я грезил, умирая –
                              за смерть, прости.
Что смел молить прощенья у тебя я –
                              и то прости.

1911

Баллада волн.

«Вы слышали, волны, печальные волны,
      О чем говорят камыши?»
«Не знаем! не знаем! Мы думами полны –
      За ветром, за ветром спеши!

Он только пришел из-за синего моря
      И что-то шепнул камышам,
И шумно поднявшись, и гневно заспоря,
      Склонились они к берегам.

Но/е знаем, что шепчет им берег пологий,/.
      Нам грезились вещие сны –
Над морем нам грезился месяц двурогий,
      Над морем, где нет глубины.

И в золоте месяца девы морские
      Веселый вели хоровод,
Мелькали сверкая их плечи нагие
      В разливах вдаль льющихся вод.

И резвые игры, и смех шаловливый
      Нарушили ночи покой.
Надвинулись тени толпой молчаливой,
      Враждой ополчились глухой.

Вдруг встали над морем, как черные тучи,
      Похитили месяц у дев,
И девы нырнули в глубинные кручи,
      И ночи рассеялся гнев.

О, ворон, поведай, что в грезе таится –
      Нас дума тревогой томит.
Разбуженный ветром камыш шевелится,
      Зловеще над нами шумит.

Не вестью ль он поднят о чудном виденьи,
      Что дремой спустилось на нас?
Шумит... не скрывает ли в гуще сплетений
      Судеб угрожающий глас?

Он дремлет, не зная пленительной ласки
      Волнистых извивленных грез,
Лишь слушает тины болотные сказки
      О лилии, бледной от слез.

И если б не ветер иль дикие грозы,
      Все спал бы камыш над рекой.
О, ворон! он темные шлет нам угрозы,
      Сливаются пляски с тоской».

«Слыхал я, о волны, – на море далеком
      Плыли сновидения вод,
Их ветер похитил на гребне высоком
      И бросил в неведомый грот.

Быть может, плеснули вы, резво играя,
      Омыли безвольно гранит,
И грот сновидений, ту дерзость карая,
      Вас грезой тревожной казнит?

Вы облик ее отразили текучий,
      Тот облик мог видеть утес –
Он ветру поведал. Мгновенно летучий
      Схватил и в камыш перенес.

И ропщет камыш, и шумит он качаясь,
      А ветер хохочет в горах.
Продайте, катитесь и пойте сливаясь
      О грезах на вольных валах.» -

«Лет добрый, о ворон! словам твоим вещим
      Мы вняли и песню поем,
Сливаясь, сплетаясь, мы льемся и плещем,
      Мы к морю, мы к морю идем!»

1913

Пейзаж.

Веселый смех, резвясь, играл по саду,
И сад зеленый в смехе трепетал.
Вдруг звук легко перелетел ограду
И над рекою заиграл.

Бежит волна, cверкает прихотливо:
Дробясь в алмазы в золоте лучей.
Веселый смех задел волну игриво
И брызгами рассыпался над ней.

Катятся переливы и рокочут,
Вдоль по реке; подмыли берега.
Камыш, пески прибрежные хохочут,
И кривятся от смеха облака.

1910

* * *

Я моря не видел, под говор волны не дремал,
Я, степью рожденный, степные лишь песни слыхал.
Но сердце мое всё тоскует и грезит по морю,
И плеск его слышу я часто ночною порою.

Зачем оно грезит, тоскует о том, что не знает?
Зачем оно степь, беспредельную степь проклинает?
Иль ширь ее далей и песни ему надоели –
Унылые звуки, что лгать и манить не умели?

Уснуть оно хочет, забыться над шепотом моря,
А степь не дает ему сна, тишины и покоя.
И бьется, и мечется сердце, тоскуя, рыдает...
Зачем только степь, ее песни и ширь проклинает?

Слово ведуна.

Слово правды знает вещий старик –
Он в норе обитает, в бору.
Темной ночью иди, чуть лишь месяц поник,
Путь тропою держи на зарю.

По песчаным стенам много див и чудес,
По углам нетопыри, сычи.
Сам старик – лесовик – с виду леший иль бес –
Варит зелье в разбитой печи.

То обходит котел, приговором крепит
Силу варева, дует в золу,
То снимает кипень, то порог окропит,
Что-то чертит клюкой на полу.

Сварит зелье, шепнет слово правды седой,
Выйдет в бор и кругом оплеснет.
Зашумит глухо бор, перешепчет листвой,
Всколыхнется, вздохнет и уснет.

Вот погаснет огонь. Старый свищет в дуду,
Зверь лесной выбегает на зов.
Cлово правды седой отвращает беду
И хранит оно зверя от ков.

Ты – то слово узнай. Заговорной тропой
Проберись темной ночью к норе,
Притаись за корчей и звериной стопой
Выходи к полуночной норе.

Хочет бор уберечь, птиц, зверей остеречь –
Свищет старый, взывает дудой.
Речь темна ведуна – не людская то речь,
Но сильно слово правды седой.

1913

Яд в ограде.

У меня есть песня,
Что пьянее лоз,
Но у вас нет смеха
И у вас нет слез.
      Чем ответит каждый?
      Песню спел я дважды.

У меня есть в сердце
Солнце и любовь.
Выйдите, взгляните
Из своих углов!
      Я зову так громко.
      Где вы? Сердце ломко.

У меня есть чудо,
У меня – напиток.
Он дает бессмертье
Без любви, без пыток.
      Мой нектар желанным
      Брызнет вам фонтаном.

Плата – бич, оковы,
Вечная тюрьма,
Вечное молчанье,
Вместо света – тьма.
      Кончил. Наземь пали
      И бессмертья ждали.

1915

Новый намаз.

Вы уходите, волшебные образы ночи,
      Не обольщайте мой мозг!
Мысли должны быть тупее, серее, короче –
      Разум наш ровен и плоск.

Красный цветок не цветет за пределами грани –
      Он по равнинам цветет,
Красный цветок умирает в надзвездном тумане –
      Небо земное зовет.

Буду, как все, бубенцами звонить улыбаясь,
      Гордо надвинув колпак.
Буду на бал выходить, лицемерно сгибаясь,
      Пошлость хвалить и кабак.

Вы уходите за сцену, ночные виденья,
      Я отрекаюсь от вас.
Мозг отупел и с презреньем отвергнул паренье:
      Новый творю я намаз.

1912

Лень
(под неостиль
)

Позади только замыслы. Впереди воплощение.
      А сейчас я бездарствую... но со мной моя лень.
Лень!.. какая красавица!.. и в каком отупении –
      Обвилась и не движется: то сирена, то пень.
То русально ласкается, волосами окутает,
      Обмотает и голову, и запястья, и грудь.
Многопленными кольцами все порывы опутает –
      Ни мечты, ни стремления – ни к возврату, ни в путь.
То... но это излишнее... что-то вязкое, скучное...
      Будто волос не шелковый, а какой-то канат.
Прежде тонко-воздушная стала грузной и тучною.
      От бездарственной радости – мне в бездейственный мат(?).

1916

Деве напевов.

Я вдохновеньем юным покинут,
Чистый алтарь мой, дева, спаси!
Ветром залетным он опрокинут...
Пламя напевов не погаси!

Только одна ты, дева забвенья,
В белом покрове – светлый мираж –
Так же прекрасна, как вдохновенье,
Так же горда ты, грез моих страж.

Ты мне безмолвьем мысли сковала,
Дух мой томила – светел мой плен,
Чарами смерти околдовала,
Пленнику дар твой – радостный лен.

Но припадаю, слышишь, с моленьем:
Чистый алтарь мой, дева, спаси!
Будь мне отныне ты вдохновеньем,
Пламя напевов не погаси!

1912

* * *

Купалась русалка, и резвые струи играли –
Как струи, играли и резвые мысли ее.
В молчаньи суровом склонясь, кипарисы взирали,
Кивали, как мудрые, помыслы важно тая.

Русалке наскучили взоры и мудрость безмолвных,
Шалунья плеснула алмазною горстью на них.
Но стражи молчали. Смеялись на озере волны,
Чуть слышно смеялись, и смех шаловливый не стих.

Один кипарис был мудрее и старше годами –
И мудрость, и старость не вынесла дерзости волн:
Он в озеро рухнул. Другие кивнули главами,
Но взор их, как прежде, был важною мудростью полн.

1913

Песнь умирающего сокола.

Лежу на камнях, бью крылами,
Когтями серый рву гранит...
И не парю под облаками,
Не режу остро высь крылами...
      О! сердце сокола болит.

Заката отблеск. Рокот моря.
Все ту же быль твердит волна:
«Ты, Солнце, – яркий царь простора,
Взойдешь, уйдешь, не гасишь взора».
      О, солнце! боль моя сильна.

Я в сердце ранен бурей гневной,
Я умираю, яркий царь!
Ты ж.... песней был напевной,
Так песней смерти будь запевной,
      О, в сердце сокола ударь!

1912

Небо.

Небо холодное –
                  солнечной кровью облитое.
Небо голодное –
                  тучей косматой обвитое.
Небо ударное –
                  в гневе громов зарожденное.
Небо кошмарное –
                  смехом луны озаренное.
Небо безродное(?) и молчаливое,
      Небо тоскливое.

1910

* * *

Б.Н.

Если сомнение, если неверие
Мучит твой ум,
Смело бросайся в жизненный шум –
Там лишь спасение.
В уединении
Страшно от сутолки дум:
Только рождают сомненье, неверие...
В сутолке жизни – успокоение,
Там, где бездействует ум.

К отъезду +++.

Сердце бьется – оно нелепо.
Дымок вьется, уходит в небо.
      Спроси, дымок, разгадку тайны
      У облаков случайных.

Сердцу больно – оно тревожно.
Тебе вольно и всё возможно:
      Увидишь тучу – станешь тучей,
      Не зная боли жгучей.

Тук-тук! бьется в тоске глубокой,
Кольцом вьется дымок далекий,
      Резвясь, играй в небе скачет...
      А сердце... плачет.

1914

* * *

В дальнем доме умирает девушка любя.
Я не плачу. Я не слышу: «Встань, зовет тебя!»
Сердцу больно? – сердце – камень. Где-то замер звук.
Крик о жизни? Голос смерти? Входит кто-то. Стук.
«Слышишь» – «Слышу». «Неподвижа(?) плачь!» – «Хочу... нет слез...»
«Вспомни!» – «Вспомнить?.. юность... грезы..? запах(?) темных кос.»
«Всё?» – «Нет, смех и... поцелуи» – «Все?» – «цветы... любовь».
«Встань! беги, беги!» – «Я камень.» Стук. Последний зов.
Кто-то сходит. В доме тихо. «Ветер, не шуми,
Не играй листвой осенней, ночь тоской томи.
Я не плачу – ночь заплачет. Слезы ночь копит.»
В дальнем доме умирае/ют... Сердце! – Сердце спит.

1913

Узел смерти.

Ничего тебе голос не скажет,
И печаль ничего не споет,
Этот узел никто не развяжет,
Этот узел никто не порвет.

Смерть останется смертью, и даром
Ты поешь. Так скорее же прочь!
Ослепи ночь огнями, пожаром –
Все останется черною ночь.

1910

Юноша в склепе
(Баллада)

В подземелье, в склепе бродит
Светлый юноша безвестный.
Он оковами не звонит –
Сбросил силою чудесной.

Мрачно своды нависают...
Нет ни выхода, ни входа...
Звуки в склеп не проникают...
Шепчет юноша: «Свобода!»

Где-то царство он оставил,
Что-то помнит... что-то было...
Кони мчались?.. ветер правил...
Долго ночью их кружило.

Кони стали – пред скалою.
Перед ним скала раскрылась.
Шел он каменной тропою...
То, что грезилось, то сбылось.

Видит – замок молчаливый
Замер, будто в снах тяжелых.
Он оградой прихотливой
Обнесен утесов голых...

Входит юноша бесстрашно.
Позади сомкнулись двери...
Было солнце... вдруг ...
Кем-то скован... в подземельи...

Мрак глубокий. Склепа своды.
Бродит юноша в томленьи,
Бродит долгие он годы.
Грезит днем освобожденья.

1912

* * *

Рвалась, металась и билась
Песня об скалы и море,
К небу в безвестность стремилась,
К тучам, что вечно в раздоре.

Падали отзвуки песни
В бездну клокочущей пены –
В черной пучине исчезли,
Стали добычей сирены.

В царстве волны неви(?)...
Отзвуки песен сплетались,
В мраке глубин молчаливых
К небу оволненно рвались.

В лунном обманчивом блеске
Песней сирена манила,
В нежном, ласкающем плеске
Песню простору дарила.

1910

+++

Ж.

Безыскусной рукой набросала нелепые(?) строки.
Как прозрачны они и чисты!
Реки творческих грез, чьи в душе у поэта истоки,
Не имеют такой простоты.

Будто сброшен покров... Здесь страдание маски не носит –
Безутешно и тихо оно.
В сад не заперта дверь, только кто-то стучится и просит:
«Отвори, я – слепой, мне темно».

За оградой души, затемненной печалью земною,
Ключ любви тихоструйной течет,
По его берегам озаренный все прошлой(?) мечтою
Грезоцвет скорбно-белый растет.

+++

Ж.

Страданье – хрустальный дворец, омраченный
                                    печалями снов,
Страданье – волшебный огонь затаенный –
                                    страданье без слов.
Но если звук песни случайно ворвется
                                    в безумье дворца –
Он вспыхнет! Страданье с безумьем сольется,
                                    сольется звуча.

1912

* * *

О, расскажи мне, как плачет море,
Когда о берег волною бьется.
О чем льет слезы? в чем моря горе?
Куда мятежной душою рвется?
Иль морю чайке завидно дикой,
Что может плавать на крыльях вольных?
Или томится тоской великой –
Слыхало море о странах горных?

О, расскажи мне, как плачут сосны
В уборе соном(?), душою старой.
Как вниз спадают седые космы,
Стекают слезы росою талой.
Как плачет ветер зимою лютой
Под смех мороза, снежинок пляску.
Всегда без крова и необутый
Стучится в степи в исканьях ласки.

О, расскажи мне, как ночью ранней,
Осенней ночью цветы рыдают.
Еще есть много у них желаний,
Но слишком поздно цветы желают.

Земные слезы потайно льются,
Мне собери их для грустных песен.
Оне с душою моей сростутся –
Душа обширна, а мир так тесен.

1910

Веселая песня скомороха-шута-паяца.

Я скоморох. Я в жизни лишь на сцене.
Шучу, смеюсь с гримасою глупца,
Покаламбурю – тонкость(?) в быстрой смене.
Хохочет цирк и хвалит паяца.

Мое лицо раскрашено, но краски –
Мазок белил, мазок румян – и все.
Актер-паяц носить не смеет маски,
Он всем знаком, не зная никого.

Его душа – веселый фарс, открытый,
Доступный фарс. Шут может надоесть –
Его побьют. Но невзначай(?) избитый,
Он поспешит в обиду шутку вплесть.

Моя насмешка не кусает больно,
На ней колпак в бубенчиках надет.
Она – порой в трико, порой – фривольна,
Но – жала в той насмешке нет.

1912

Забава/ы судьбы.

Судьба играет, судьба резвится,
Ребенком хочет старуха стать.
В забаве, в шутке на миг забыться,
Молчанье сбросить, смеяться, мчать(?).

Ненарушимость вовек решений,
Их безвозвратность судьбу гнетет.
Она скрижали своих велений
Ломает дерзко и их клянет.

Привязан к нити, изменчив жребий,
Игрушкой стал он в руках судьбы.
Мольбы напрасны. Кто внемлет в небе?
Судьбе забавен финал борьбы.

Бросает жребий она и ловит,
И вновь бросает: судьба – дитя.
Сама не знает, что уготовит,
Рвет нить и вяжет в игре шутя.

Старухе скучно играть в молчаньи, –
Она раскрыла беззубый рот,
Но не раздался клик ликованья,
Окаменелый язык не лжет.

Усилья тщетны. Судьба безгласна.
Из камня слова не вырвать ей.
Желанье так же ее напрасно,
Как и напрасны мольбы людей.

1910

* * *

Звон... звон... похорон, гулок звон с колоколен.
Умер царь, государь, и звонарь заневолен.
Звонит день, звонит ночь, должен мочь – перезвоном
Клонит сон под трезвон, но звонарь бьет с поклоном.

1915

Одинокому.

Только Одинокому! Мертвому? – О, нет!
Кто вне мира в мире – не тому завет.
Только Одинокому! Мир тому – другой:
«Я» и «Ты» – нас двое, ты и я, изгой.

Только Одинокому! – Если спит, пусть спит.
Голос мой не будит – он завет хранит...
Только Одинокому гордому царю! –
Для него единого я венец скую.

1913

Золотые дары.

Золотые колосья... Лежу...
Царь-косарь я над нивой.
Встану твердой ногой на межу –
Взмах! – упала шуршащею гривой.

Золотое вино(?). Заплеснел
Мхом сосуд многолетний. Пирую...
Мой бокал заиграл, зазвенел.
Пригублю, осушу и ликую.

Золотая листва... и закат...
Вспыхнут листья и гаснут червонно.
Почерневшею грудой лежат,
Шелестя, у подножия клена.

Золотая коса. Ты мертва...
Как пленила любовь, так убила.
Мелют, мелют зерно жернова...
Все сверкало, иссякло и сгнило.

1915

Чужой в Саду.

Встревожен дух. Он душу бьет крылом:
«Проснись, не спи на грезоцветном ложе!
В твой тихий сад чужой вошел послом
От жизни, – в сад вошел прохожий.
Проснись! сомят (sic) один твои грезоцвет.
Другой растоптан... Стань у входа стражем,
Или толпа ворвется шумно вслед –
Без дам, без рыцарей, без пажей.
Посол вошел как смерть... и смерть умрет! –
Ты в грезоцветы влей дыханье яда.
Проснись, проснись! я совершу полет,
Я окружу огнем ограды сада.

1916

Х О Р А Л

В. К.

Литургия смерти

Муж, царь, свет мудрости пал.
      Горе-горе! горе-горе!
            Меч его на стене!
            Стражи(?) грозны/а как смерть!
      Без знамений богов пал царь.
Тот, кто был, как лев, силен,
Тот, кто был, как кедр, могуч,
            Сломан, как тростник.
      Горе-горе! горе-горе!
            Царь, вождь пал.
Пусть жрецы вопрошают богов,
Пусть зовут непорочных к служенью,
Пусть вокруг алтарей поведут
Девы, отроки жертвенный пляс.
            Мужи, жены, с дарами
            В храмы, рощи, дубравы
            В жертву грозным богам
                  Приносите
            Белых козлиц – небесным,
            Черных овнов – подземным,
                  Окроплен.. (?) вином
                  В многоцветном уборе,
            Первородных тучнист.. (?)х отбор.

Царь пал. Ждет мщения он.
                  Горе-горе! горе-горе!
                        Кровью одр обагрен!
                        Труп царицы у ног!
                  Не возросший погиб с ней плод.
            Та, чей взор, как кроткий луч,
            Та чей лик, как легкий(?) цвет,
                        Скрылась в вечный мрак.
                  Горе-горе! горе-горе!
                        Кровь здесь, кровь.

                  Взнесите моленье!
                        Тяжкие беды
                        Ждут впереди
                  Вечный забывших обет.
                        Кары зловещих /2/???
                        Яростных душ
                              Отвратить
                        Силой железа день.
                  Смерть плененным! На меч!
                        Бог Отмститель
                              Чистою кровью
                        Будь твой алтарь освящен.
                              Дай нам знаменье,
                                                О, бог!
                  Тебя призываем – явись!
                  Тебя – к отмщенью за кровь!
                        Скорбь, скорбь нам, скорбь.
Пусть звучит погребальный напев,
Пусть затрубят в рога боевые,
Пусть рыдающих плакальщиц хор
Грудь терзает, мечами разя.

      Бейте в перси! Одежды
      Рвите с воплем и воем!
      Бьют тимпаны под флейт
                        Завыванье
      Жаждет скорбь утоленья,
      Гнев богов – искупленья,
            Дым кадильниц кружит,
            В аромате курений
      Опускается жертвенный нож.

      Вождь, царь, свет мудрости пал.
            Горе-горе! горе-горе!
                  Нет царицы, о скорбь!
                  Смерти рог затрубил.
            Не возросши погиб их плод.
Тот, чье око – молний блеск,
Та, чей взор, как лунный луч
      Скрылись в вечный мрак.
  Горе-горе! горе-горе!
      Скорбь нам, скорбь.

1916


вернуться на Ир Идегран