Поелику мои объяснения здесь, пожалуй, превосходят ваше недопонимание, маладобретонцы, и хотя вы столь же аугментативно несравнительны, как Кэдвен, Кэдваллон и Кэдваллонер, я обращусь к более эксплетивному методу, каковым я частенько пользуюсь, когда мне приходится глаголить к ученикам из бреднего квасса. Представьте ради меня, что вы — этцитэра, этцицеро. А ты, Бруно Нолан, вынь язык из чернильницы! Коль скоро никто из вас не знает по-явански, я дам свой фривольный перевод притчи старого фабулиста. Аллабой Младший, вынь голову с ранца! Ауди, Юпп Питерс! Эксауди факты!
Лысс и Винокрад.
Госмы и даподá, заточники и точкозапятые, тиррорé и строхи!
Айнс в пространстве, и в весьма широченном пространстве, жил-был Лысс. Одиначества его былла архонтеистическим, широким овалом, и Лысс — он пройтиться должен был пойти (Тоже мой! воскликнул Антонио Ромео), и вот как-то огромным летним вечером, после великого утра и доброго ужина из советчины со шпионатом, опахальнув глаза и опáллив горло, вышел он из своего недвижимого Дэ Рурэ Альбо, чтобы посмотреть на то, как злобность остаётся злобностью на всех мыслимых путях.
Когда он выступил с отцовским мечом, со своей ланча спеццата, препоясал он чресла свои и с тем, что было у него между ног и топяток, наш Ни кола ни Брейкспир…
Не прошёл он ещё и пары пентиад парсеков от своего, как на повороте от Лантеранского Творца, возле Сент-Бауэри-без-Стен, подошёл он (согласно самому одно-едино-единичному порочеству, Амнис Лимина Перманент) к самому что ни на есть бессознательно блатовидному потоку, какой ему когда-либо приходилось угреть очами своими.
— Приятного нас аппетита, г-н Лысс! Как пожёвываете?
Подумайте-ка! О малосерднейший искупситель! Винокрад!
— Я до бесконечности обвязан с вами, поклонился Винокрад. – Но во мне всё ещё живо желание всех моих оконечностей. Не знаете ли, часом, чтó время, судырь?
Вообразите только! Чахнущий чухна! Такое — Лыссу!
— Спроси мой указатель, пожуй мою ахиллесову пяту, раздуй мой обол, утри мой светлейший нос! -- отвечал Лысс, тут же становясь клементинным, урбанистичным, евгеничным и целестиальным в формозе добрых грогорианских гуморов. – Ну что? Прохватили цитаты? Для того-то я и прибыл с моей миссией, с моими намерениями, чтобылаудабилитер поселиться с тобой, барбарусс! Пусть тор будет тиссó. Пусть Полина будет Ириной. Ты будешь Битоном. А я пусть буду Лос-Анджелесом. Теперь измерь свою длину. Теперь оцени мои возможности. Ну как, сыр? Что: это пространство в пару часов слишком пространно для тебя, а, временник? Прекратишься теперь? Комо? Фуэрт ит?
Санкта Пациенция! Слышали бы вы голос, отвечавший ему! Кулла возеллина.
рекобег, за Евой-с-Адамом, от излучины брега до изгиба губы, кесарейшим шляхом перевiколовращенья несёт нас обратно, к Хоут-Касл и Околесице.
Сэр Тристрам, виолер д’аморес, чрез краткое море снова прибыл из Северной Арморики на сю сторону изрезанного перешейка Малой Европы, чтобы дальше вести свою пенисолированную войну
Какой ирландский стульный град (деа, о деа!) из двух слогов и шести букв, с дельтским происхождением и заилистым концом (ах грязь ох грязь!) может похвалиться: a) самым экстенсивным в мире общественным парком, b) самой экспенсивной в мире пивной промышленностью, c) самым экспансивным в целом свете олюдененением, d) самым филоиппичным и теоалогичным расселением в мире? И согласуйте свои алфавитизированные ответы.
Ответ: a) Дельфы. b) Дохррк. c) Нублид. d) Дэлвэй.
Разнюхиватель падали, преждевременно развившийся гробокопатель, искатель гнезда зла в лоне доброго слова, ты, спящий на нашем бдении и постящийся на нашем празднике, ты, со своим свихнувшимся рассудком... ты взлелеял своё разъединённое королевство на вакууме своей самой что ни на есть сомнительной души.
О,
расскажи мне всё об
Анне Ливии! Я хочу услышать всё
об Анне Ливии! Как, ты знаешь Анну Ливию? Конечно, все мы знаем Анну Ливию. Режь мне всё, режь прям’ щас. Да ты б сдох, каб знал! Ну, ты ж знашь, как тот стар хрыч вдруг — брык! — и взял да и дал то, что знашь? Ну, вѣмъ, вѣмъ: дуй, шпарь, жарь!
Был там старина Матт Грегори, а ещё, кроме старины Матта, был Марк Львов, четыре волны, и приобыкли они частенько благословлять все вместе, бауснабета, на Плющади Чудес; вот, теперь здесь нас четверо: старина Матт Грегори, и старина Марк, и старина Люк Тарпейский; четверо нас, и, слава Богу, теперь уж точно никого из нас больше нет; и вам, ясное дело, не следует обходить, забывать и бросать ещё одного парня и старину, Джонни Мак-Дугалла: четверо нас, и больше никого из нас нет — а теперь иди, рыбка, Христа ради, Аминь: вот как они обычно произносили благословение перед рыбaлкой, повторяясь, после Аугсбургских перерывов на...
- - -
1. nānānaṃ vā u no dhiyo
vi vratāni janānām |
takṣā riṣṭaṃ rutaṃ bhiṣag
brahmā sunvantam ichatīndrāyendo pari srava ||
1. Вразнобой, знать, наши мысли,
Врозь – людские упованья:
Плотник – лом,
Увечье – лекарь,
А брахман – цедилу ищет...
Индре, капля, вкруг пролейся!
2. jaratībhir oṣadhībhiḥ
parṇebhiḥ śakunānām |
kārmāro aśmabhir dyubhir
hiraṇyavantam ichatīndrāyendo pari srava ||
2. С прошлогодним сухотравьем,
С сизыми орлов крылами,
День-деньской кузнец, с камнями,
Златоимущего ищет…
Индре, капля, вкруг пролейся!
3. kārur ahaṃ
tato bhiṣag
upalaprakṣiṇī nanā |
nānādhiyo vasūyavo
anu gā iva tasthimendrāyendo pari srava ||
3. Я поэт;
Папаша – лекарь;
Ладит мельницу мамаша;
Мысля врозь, богатства алча,
За коровами мы вроде…
Индре, капля, вкруг пролейся!
4. aśvo voḷhā sukhaṃ rathaṃ
hasanām upamantriṇaḥ | śepo romaṇvantau bhedau
vārin maṇḍūka ichatīndrāyendo pari srava ||
4. Конь – удобную повозку,
Подговорщики – улыбку,
Ствол – двух губок волосатых,
Водоём лягушка ищет…
Индре, капля, вкруг пролейся!
- - -
1. Ты явился сюда из мира Ямы; хмелем, пророк, запрягаешь ты смертных.
В повозке, мудрец, с одиноким еду и сон измеряю в áсурском лоне.
2. Вседержное дно тебя зрило прежде, до рождения ночи, в день единый:
Оттуда-то, Сон, ты сюда явился, обличье своё глубоко скрывая.
3. Широкославный, превыше áсуров, ты достиг богов, устремясь к величью.
Этому Сну верховенство óтдали тридцать и три, что небес достигают.
4. Не знают его ни предки, ни боги: их молва лишь близко к нему подходит.
Трите Áптье, мужу, сон внушили Áдитьи по наущенью Вáруны.
5. Злодеи во сне причащаются зла, добрые люди — благого здоровья.
Высшими узами пьянишь ты небо, из духа подвижника ты родился.
6. Нам всем ты здесь вéдом в лицо: и слугам, и владыке ты, Сон, здесь тоже вéдом.
Славу наших славных ты здесь огради, издалёка с ядами вдаль отправляйся.
- - -
(Latine uertit A. Faber)
Super canum campum maris
Nubes uento colliguntur.
Inter nubila et mare
Pendet Albatrus superbe,
Pariter ac fulmen nigrum:
Ferit nubes ut sagitta,
Post attingit undam penna,
Clamitans — et cernunt nubes
Gaudi(um) in clamore auis:
«It procella! Fit tempestas!»
Lari gemunt ad procellam,
Volitantes super mare,
Proni metum tempestatis
Imo mari sepelire.
Necnon gauiae gemescunt:
Illis, gauiis, non datur
Vitae pugna delectari —
Sonum metuunt plagarum.
Pinguis stultus celat timens
Crassum corpus inter rupes;
Solus Albatrus superbus
Pendet fortis sua sponte
Super canam spumam maris:
«It procella! Fit tempestas!»
- - -
LVII. Я тебе блеялку-то заткну, валух! Славное яблочко! Собственной мочи не стóит. Обоссу его, так не разберёт, куда бежать! В мякеньком-то мясце черви заводятся. На другом вошь разглядишь, а на себе клеща не заметишь! Молокосос, ни му ни ма не вякнет. Размоченный ремень — и помягче, да не получше. Да у него один ноготь дороже стóит, чем ты весь целиком. Блаародным-то легко родиться: всё равно что «подь сюды»! Ну, чего таращишься, как козёл на горох?
LVII. Лук кудрявый! Мышонок, нет — бугор земляной! Уж я расстараюсь, чтобы причёсочка у тебя была на две трети, да хозяин двухгрошовый. Уж пойдёшь под зубок, будь у тебя хоть бородёнка золотая! “Кто из нас — далеко иду, широко иду”? Забегал, затаращился, заметался, как мышь в горшке? Славная штука — мокрая лисица! Уж погонюсь я за тобой в тоге наизнанку!
Тим Финнеган жил на Уокин’-Стрит:
Джентльмен, ирландец, чудак ещё тот.
Говорил он, как дублинский люд говорит;
Чтобы в мире зажить, лил на стройке пот.
Но Тим был духовною жаждой томим:
Он с любовью к виски родился на свет
И, чтоб совладать с нарядом дневным,
С утра должен был «заложить за жилет».
С притопом, сударка, ходи, да не мимо;
Подолом мети, пей да пляши!
Говорил же я вам: на поминках по Тиму
Погуляем мы от души.
Как-то утром Тим с перепою был:
Голова трещала, ноги не шли;
Он свалился с лестницы, череп разбил;
На поминки, домой, его тело снесли.
Чисто-нáчисто в саван обряжен был он,
На кровать уложен в новых носках;
В ногах поставили виски галлон
И баррель портера — в головах.
С притопом, сударка, ходи, да не мимо;
Подолом мети, пей да пляши!
Говорил же я вам: на поминках по Тиму
Погуляем мы от души.
На поминки его друзья собрались.
Финнеганиха всех угощала тáк:
Сначала за чай да печенье взялись,
После — за пуншик, трубки, табак.
Вдруг Бидди О’Брайен стала реветь:
«Да ты глянь на него: чисто-нáчисто труп!
Голубок наш, Тим, как ты мог помереть?»
«Эй, заткнись-ка!», рявкнула Пэдди Мак-Дуб.
С притопом, сударка, ходи, да не мимо;
Подолом мети, пей да пляши!
Говорил же я вам: на поминках по Тиму
Погуляем мы от души.
Тут Мэгги О’Коннор блажным голоском
Молвит: «Бидди, да чтó ж так тебя припекло?» —
Но вмиг на полу растянулась ничком:
Бидди ей от души вломила в хайло.
И сразу нешуточный бой забурлил:
По отдельности — нежный и сильный пол —
Друг друга дубасили что есть сил.
Эх, на славу тогда мордоквас пошёл!
С притопом, сударка, ходи, да не мимо;
Подолом мети, пей да пляши!
Говорил же я вам: на поминках по Тиму
Погуляем мы от души.
С притопом, сударка, ходи, да не мимо;
Подолом мети, пей да пляши!
Говорил же я вам: на поминках по Тиму
Погуляем мы от души.